Форум » » ТРЕТИЙ ПУТЬ - ЧЁРНЫЙ СОЦИАЛИЗМ » Ответить
ТРЕТИЙ ПУТЬ - ЧЁРНЫЙ СОЦИАЛИЗМ
Доброславъ : "Смешавшиеся в Марксе две крови восстали ныне друг на друга. И к воцерковлению стремится социализм чёрный, а не красный..." Роман БЫЧКОВ *ТРЕТИЙ ПУТЬ* Некогда, в начале 30-х годов, возглавитель "национал-максималистов" - одного из т.наз. "пореволюционных" течений русской национальной эмиграции - князь Юрий Ширинский-Шихматов выразился в том смысле, что самым страшным будущим, которое он может себе представить для России, будет, ежели после всех десятков миллионов жертв атеистического революционного беснования в результате, на "углях великого пожара" "восторжествует" какая-нибудь "еврейско-демократическая республика". Причём, если и сами по себе "еврейство", "демократия" и "республика" - достаточно пошлы; то в своём сочетании они дают такую концентрацию пошлости, что поневоле задаёшься вопросом о смысле жертв кровавого марксистско-ленинского эксперимента. Неужто все эти нечеловеческие страдания были посланы России не для того, чтобы ей "паче снега убелиться" в "огненном искушении" и предстать пред очами Господа своего "яко злато в горниле искушено", а вся высокая Русская трагедия имеет закончиться таким вот водевильным еврейско-демократическим, республиканским "финалом"? И Русское сердце, и Русский ум отказываются примириться с этим. Всё сие и побуждает ещё раз обратиться к "пореволюционным" исканиям "третьего строя", "третьего пути" меж "сциллою" коммунизма и "харибдою" капитализма. Надобно заметить, что Россия всегда была по-преимуществу страной "третьего пути" (во всяком случае, с того исторического момента, когда на Западе возникли и вступили в противоборство меж собой "первый" и "второй" путь - капитализм и коммунизм; и до того момента, когда еврейско-марксистская революция силой навязала России "второй" путь, калёным железом выжигая на Русской земле всё самобытно-русское). Но справедливо порицая и отвергая безбожный коммунизм-социализм нужно ясно отдавать себе отчёт в том, что насаждение (и, не приведи Господь, "утверждение") капитализма в России будет едва ли не большей изменой нашим коренным национальным началам (вдобавок, повторимся, обезсмыслит жертву ста миллионов русских голов на "алтарь" сатанинской революции). И если социализм-коммунизм мог "зацепиться" за некий "пугачёвско-разинский" фрагмент нашей национальной души, то у капитализма-то нет решительно никаких точек соприкосновения с Русской "психеей". Сам революционный "пожар" мог бы иметь и некий "положительный" итог, при допущении того, что в его огне очистился бы от "шлаков" и предстал бы в новолепном виде наш великий Русский идеал "Православного Царства, венчающего православную жизнь народа и содержащего наибольшие залоги для развития личности и братского социального строя" (Л. А.Тихомиров). За выражением "братский социальный строй" кому-то вполне может примерещиться всё тот же "социализм". Мы готовы согласиться, но с принципиальной оговоркой. Тот, да не тот. Здесь, конечно же, имеется в виду Русский почвенный, "черносотенный", национальный социализм. Дело в том, что уже к началу ХХ в. (как бы упреждая тем 20-40-е гг. - годы наиболее интенсивных идеологических поисков в области "третьего пути"), социализм претерпел некое "разделение". В том, что ранее некритически называлось одним словом "социализм", выделилось два "полюса", две доктрины, едва ли не во всём противоположные между собой. Удобнее всего обозначить их как интернационал-социализм и национал-социализм. Георгий Федотов (не слишком, прямо скажем, сочувствующий национализации социализма) нашёл, тем не менее, весьма впечатляющие слова для описания вышеотмеченного нами благодетельного "раздвоения" социализма. Он пишет: "Современное церковное сознание гораздо легче раскрывается для идеи социальной, чем для идеи демократической. В противоположность XIX веку, когда социализм был пугалом для христиан всех исповеданий, неустанно обличаемой ересью, в наши дни примирение христианства с социализмом совершается с чрезвычайной лёгкостью. Большинство русских так называемых пореволюционных течений возникают на почве социального православия. Стоило поблекнуть миражу капиталистической долговечности, и стало сразу явным, как глубоко социализм укоренён в христианстве: в евангелии, в апостольских общинах, в древней церкви, в самом монашестве, в социальном служении средневековой, как западной, так и русской церкви. Выясняется окончательно, что социализм есть блудный сын христианства, ныне возвращающийся - по крайней мере отчасти - в дом отчий (...) В самом социализме обнаружилась двойственность его происхождения: контр-революционная генеалогия его (от Сен-Симона) утверждает себя против революционной (Бабёфа). Смешавшиеся в Марксе две крови восстали ныне друг на друга. И к воцерковлению стремится социализм чёрный (национал-социализм! - Р. Б.), а не красный..." ("Новый Град", Paris, № 8, 1933). Приблизительно к тому же времени относятся справедливые суждения о контр-революционной генеалогии социализма Освальда Шпенглера: "В социализме есть более старые, более интенсивные, более глубокие мечты, чем приписал ему своей критикой общества Маркс. Они существовали без него и развивались помимо него и противореча ему. Черты эти в крови, а не написаны лишь на бумаге. И только кровь решает судьбу будущего" ("Прусская идея и социализм"). Исключительно любопытные соображения касательно "примирения христианства с социализмом" были высказаны в 1924 г. митрополитом Сергием (Страгородским). Мы имеем в виду не столь давно извлечённый из-под архивного спуда примечательный документ:- "Православная Русская Церковь и советская власть (к созыву Поместного Собора православной Церкви)", датированный 1924 годом (см. "Богословский сборник" № 1, М., 1997). Несмотря на всю одиозность собственно фигуры С. Страгородского,- никто, в том числе и его ярые противники, не отказывали ему в определённом (и немалом) "интеллектуальном цензе". Тем интереснее для нас (в собственных наших видах) обратиться к его аргументации. "Вторым основным вопросом, который должен быть внесён в программу Поместного Собора, есть вопрос о новом социальном строе, составляющем задачу и достижение революции, в частности, вопрос о собственности (...) ...Занимать непримиримую позицию против коммунизма как экономического учения, возставать на защиту частной собственности для нашей православной (в особенности, русской) церкви значило бы забыть своё самое священное прошлое, самые дорогие и заветные чаяния, которыми, при всём несовершенстве повседневной жизни при всех компромиссах, жило и живёт наше русское подлинно православное церковное общество (...) Недаром немцы возмущались некультурностью нашего мужика, невозможностью никакими силами привить ему помянутые буржуазные добродетели. Он всё продолжает твердить, что земля "Божья", т.е. ничья, что всё, что нужно всем, и должно быть в общем пользовании. Но не то же ли в конце концов скрывается и под кожею всякого русского интеллигента и вообще русского человека. Возьмём нашу народную поэзию, начиная с былин и кончая беллетристикой (даже дореволюционной). Где у нас идеал честного и аккуратного собственника? Напротив не юродивый ли, если взять духовную литературу, не босяк ли, если взять светскую, а в том и другом случае, не человек ли, живущий вне условий и требований буржуазной жизни, есть подлинно наш русский идеал? Я убеждён, что Православная наша церковь своими "уставными чтениями" из отцов церкви, где собственность подчас называлась не обинуясь кражей, своими прологами, житиями святых, содержанием своих богослужебных текстов, наконец, "духовными стихами", которые распевались около храмов нищими и составляли народный пересказ этого церковно книжного учения, всем этим церковь в значительной степени участвовала в выработке вышеописанного антибуржуазного идеала, свойственного русскому народу (...) Вот почему я утверждаю, что примириться с коммунизмом, как учением только экономическим (совершенно отметая его религиозное учение), для православной нашей церкви значило бы только возвратиться к своему забытому прошлому, забытому официально, но всё ещё живому и в подлинно-церковной книжности, и в глубине сознания православно-верующего народа". Не подлежит сомнению, что в приведённых нами извлечениях из записки митр. Сергия сказано сильно и точно о "прирождённой антибуржуазности" русского народа, и "ошибка" (ежели в случае митр. С. Страгородского можно говорить об "ошибке") состоит лишь в том, что он предлагает Русской Церкви "примирение" не с "чёрным", а с "красным" социализмом (а советский социализм-коммунизм никак нельзя рассматривать только лишь "экономически", отрешившись от его религиозных и расовых аспектов). Попутно заметим уж, что и упрёк в адрес "немцев" не вполне справедлив. То, что немцы не окончательно обуржуазились (по крайней мере, тогда) достаточно доказывает героический период германского национал-социализма. Да и вообще, ни один из арийских народов не является буржуазным "изначально". Это всегда есть для арийского мiра некая "болезнь". Об этих вещах можно найти обширный материал в трудах замечательного знатока индоарийских древностей Жоржа Дюмезиля. Так, например, в вышедшей в 1939 году в Париже работе Ж. Дюмезиля "Мифы и боги германцев" вся последняя глава, озаглавленная "Сensus iners" (праздный капитал), посвящена отношению к богатству в древнегерманском обществе. Примечательны в ней, для нашей темы, почти текстуальные совпадения с "экспонированными" выше рассуждениями митр. Сергия (Страгородского) об антибуржуазных русских (правильнее было бы уточнить - пан-арийских) идеалах. Дюмезиль воспроизводит некий обширный фрагмент из раннесредневекового хрониста Саксона Грамматика, построенный на противопоставлении богатого, но трусливого короля Рёрика и его победителя, доблестного короля Рольва. Рёрик, по словам Саксона Грамматика, "был богат имуществом, но нищ в его использовании; он был силен не столько честностью, сколько ростовщичеством". Но весь этот "капитал" ("census iners") не пошёл ему на пользу - Рольв "сместил его с трона и роздал всю добычу своим товарищам по оружию". Комментируя данный текст, Ж. Дюмезиль замечает, что к нему "Третий Рейх мог бы обратиться за обоснованием своей критики ростовщического капитала и за оправданием своей динамичной экономики". Но самое время теперь обратиться к "священному русскому прошлому" (слова митр. Сергия), и сподручнее всего взять в рассмотрение время славного царствования благоверного Государя Иоанна Васильевича Грозного, в силу личной гениальности коего не только как правителя, но и как теоретика "монархической государственности", все интересующие нас "идеологические акценты" должны были бы проявить себя. Это, несомненно, так. В качестве доказательства привлечём достопримечательнейшую книгу видного историка Роберта Виппера "Иван Грозный" (М., 1922), при своём появлении приобретшую прямо-таки несколько скандальный оттенок - настолько это безстрашная апология Грозного Царя. Уже упомянутый выше Г. Федотов уделил некоторое место разбору её в своей книге "Святой Филипп митрополит Московский" (Paris, 1928). Он, в частности, пишет: "...революционная эпоха выдвинула ряд апологетов опричнины и в то же время попытку небывалого апофеоза её творца (...) Последняя попытка принадлежит Р. Ю. Випперу. В своей блестящей, богатой идеями книжечке "Иван Грозный" (...) этот историк (...) нарисовал Грозного на фоне европейского и азиатского XVI века, впервые крепко связав внутреннюю политику Москвы с внешней (...) Книга его не исследование, а панегирик. Он насыщен страстью, и за апологетической его внешностью клокочет ненависть, питаемая болью сегодняшнего дня. Виппер пишет свою книгу под мучительным впечатлением гибели русской империи и, вознося Грозного, вымещает свой гнев на либеральных и гуманных людей последнего столетия, охладевших к идее "грозной" власти. Подобно Макиавелли, в патриотической боли своей Виппер ищет тирана - и утешается им ретроспективно, отдыхая в Москве Грозного от Москвы 1917 г. (...) Впрочем, Виппер не унижается до любования террором Грозного. Он довольствуется его оправданием". Для нас в данном случае интересны собственно два момента в означенном труде Р. Виппера. Во-первых, точно подмеченные им в политике Грозного элементы "чёрного социализма", по собственным словам историка: "народнической монархии", "самодержавного коммунизма". ("В картинах власти заметен определённый социальный уклон, и вообще правительство любит оттенять свой демократизм, своё внимание к простому люду, к низшим слоям народа"). Во-вторых, Виппером не оставлен без внимания собственно расовый субстрат таковой народно-национальной политики Московского правительства, "...изумительный человеческий материал, который зовётся русским народом, та крепкая, бедная потребностями, долготерпеливая, привязанная к родному краю раса, которая составляла основу и оборону Империи". Как видим, весь отличительный характер нашего священного прошлого "предопределяет" нас к следующей формуле Русского "третьего пути" - ПРАВОСЛАВИЕ. САМОДЕРЖАВИЕ. НАЦИОНАЛ-СОЦИАЛИЗМ. Но, быть может, для православного веросознания гораздо важнее, что к сему же нас "предопределяет" и наше священное будущее. Слишком уж много знамений кончины века исполнилось, посему взгляд на вещи sub specie eschatologiae для нас ныне более чем когда-либо необходим - ведь ветви смоковницы уже мягки и пускают листья, "близ есть жатва" (Мф. 24, 32)... Следует отметить в этой связи, что весь круг источников эсхатологического Предания Православной Церкви (особливо те из них, кои возвещают нам о конечных судьбах вкупе Церкви и Царства - от книги св. пророка Даниила до "Оракулов" св. Царя Льва Мудрого и "Откровения св. Мефодия Патарского") изобразует правление Последнего Царя в чертах, весьма сходственных с деяниями Грозного Царя Иоанна Васильевича. Дабы не удлинять и так порядком затянувшееся наше изложение, ограничимся одним примером. Пример сей мы заимствуем из т.наз. "пространной редакции" Жития св. блж. Андрея Юродивого (входившей, кстати говоря, в состав "Великих Четьих-Миней" митр. Макария - сей авторитетнейший свод священной письменности Русской Церкви). Житие сие (напомним, что преп. Андрей был по происхождению - славянин) содержит немало пророчеств святаго о последних временах и о Последнем Царе. Воспроизводим "экстракт" сих пророчеств в передаче известного историка-византиниста А. Рудакова. Мы воспользовались работой А. Рудакова в том числе и потому, что его "Очерки византийской культуры по данным греческой агиографии", увидевшие свет впервые в Москве в 1917 году, несут на себе некий отпечаток "социальной" лексики тех лет, для целей нашего изложения чрезвычайно любопытной. Итак, А. П. Рудаков сообщает: "... в житии преп. Андрея Юродивого уже прямо звучат нотки социального протеста, стремление устами бедняка осудить богатство, роскошь и знатность, жажда набросать социальный идеал, где нет места для вопиющего противоречия общественных состояний, тайное желание небесной мести всем гордым и сильным (...) А это, вложенное в уста Андрею, изображение последнего идеального Царя, который, как земной Мессия, будет царить перед последним концом! Сколько в нём сквозит затаённой, долго лелеемой надежды на лучшие времена, которые успокоят всех трудящихся и обремененных, в которые будут унижены и попраны все богатые и знатные. При этом Царе, читаем мы, не будет взиматься податей, не будет судов, не будет обижающих и обижаемых; страх его заставит сынов человеческих быть разумными и справедливыми; он смирит и смертью казнит всех беззаконных "мегистанов". Тогда всё злато, скрываемое доселе, явится перед людьми и разделится им, и будут богатые как цари, а бедные как властители". Православная эсхатология указует нам на "золотой век" перед Последним Концом, на православно-самодержавный национал-социализм. На сей-то средокрестной точке Русского Прошлого и Русского Будущего нам и надлежит обрести искомый "третий путь" помимо капитализма и коммунизма. Сии три огненные слова - ПРАВОСЛАВИЕ. САМОДЕРЖАВИЕ. НАЦИОНАЛ-СОЦИАЛИЗМ - подобны рыцарской перчатке, брошенной в омерзительную демоническую харю современного мiра. Но сии три огнепальные слова подобны и священной хоругви, под которой уже сегодня собирается Опричное воинство Последнего Царя. Вся обслуга Великого Тюремщика, сколь бы могучей и значительной она ни казалась себе и другим - все эти "сионские мудрецы", "мiровые банки", "мiровые правительства", "организации определённых наций" и т.д. и т.п. - имеют не больше силы, нежели воск, тающий пред лицем Огня. И прежде чем пробьёт час нашего выступления в последний Крестовый поход да вознесется наша молитва купно с молитвой вдовствующей Церкви последних времен ко Престолу Господа сил: "Приложи им зла, Господи, приложи зла славным земли"! "Господи, спаси Царя и услыши ны, в оньже аще день призовем Тя" (Пс. 19, 10). Источник: "Царскiй опричникъ", № 15
Ответов - 0
полная версия страницы